Дело чести. Страница 5

Бегство на юг

Не знаю, как я сделал это, но я сделал. Помню, что перед тем, как открыть дверь, я набрал полную грудь воздуха, словно человек, который собирается нырнуть в воду, а потом вошел. От того, что было потом, я запомнил какие-то обрывки: лицо Нати, когда она снова увидела меня в борделе, всколыхнувшиеся жирные телеса Окорока, когда я заехал ему коленом между ног. Все остальное помнится смутно: вопящие бабы, Нати, сующая мне в самое лицо нож, которым обычно резала ветчину (она промахнулась всего на пару пальцев), коридор, длинный, как день без табака, я стучу кулаками во все двери, одна открывается, и португалец Алмейда попадает мне по лицу пряжкой своего ремня, а в комнате, через его плечо, я вижу девочку, распростертую на кровати.

– Что ты тут делаешь, скотина?

Это он говорит мне. У девочки поперек лица след от удара ремнем, золотой зуб португальца Алмейды слепит меня своим блеском, и я зверею, хватаю за горлышко бутылку со стола, разбиваю ее о стену и утыкаю то, что осталось, ему прямо под нижнюю челюсть, в самую сонную артерию, и он съезжает на пол, потому что по моим глазам понимает, что в эту минуту я вполне способен его убить.

– Мы уезжаем, девочка.

Она ничего не говорит – просто хватает свой рюкзачок, который валяется на полу возле кровати, и быстро, как белочка, проскальзывает под моей рукой, той самой, которой я держу за горло португальца Алмейду. И таким вот образом – острый край стекла упирается ему в набухшие вены – мы отступаем, пятясь, по коридору, оказываемся возле стойки бара, и Нати, хоть и злая как черт, но не растерявшаяся, орет мне:

– Ты за это заплатишь!

Окорок корчится на полу – руки зажаты между ляжек, глаза мутные, он не соображает, что происходит, – а португалец Алмейда потеет у меня в руках – липким, кислым потом, который воняет ненавистью и страхом. Несколько клиентов у стойки в глубине зала пытаются было вмешаться, но в тот вечер, наверно, моя старушка молится за меня там, на небесах, куда попадают все добрые старушки, потому что двое знакомых парней-дадьнобойщиков, завернувших сюда по пути, преграждают им дорогу и говорят: не встревайте, мужики, двое дерутся – третий не мешай, и они отвечают: ну ладно, ладно, нет базара. И возвращаются к своим стаканам.

Короче, вот так вот, просто чудом, мы добрались до моего грузовика – весь народ толпится в дверях, Нати дерет глотку, как на праздник, а португалец Алмейда потеет в три ручья, зажатый между моей рукой и «розочкой».

– Забирайся в кабину, девочка.

Она не заставила просить себя дважды – вспорхнула в один миг, пока я протискивался между катафалком Окорока и моим «вольво», чтобы зайти со своей стороны.

И все это время не выпускал из рук добычу. Только в самую последнюю секунду я крикнул ему в ухо:

– Если она тебе нужна, приезжай за ней в жандармерию.

Это был отчаянный блеф, Манолито, браток, но в тот момент мне в голову не пришло ничего лучше. Потом я ослабил хватку и бросил «розочку», а когда португалец Алмейда попытался было повернуться, я двинул ему коленом в бедро, как мы делали в Эль-Пуэрто, и он свалился, так и сигналя мне своим золотым зубом, но я тем временем уже включил зажигание, и мы – я и девочка – на полной скорости вынеслись на шоссе. А по пути я снес крыло и колесо его «опелю-калибра», который подвернулся по пути.

Было уже за полночь, машин на дороге стало поменьше: снопы света попутных и встречных фар, красные огоньки в зеркале заднего вида.

«Лос Чунгитос» успели пропеть всю вторую сторону своей кассеты, прежде чем мы впервые заговорили.

Ища сигареты, я нашарил книжку.

И отдал ее девочке.

– Спасибо, – проронила она.

Я так и не понял, за что: за книжку или за наше бегство из Хереса-де-лос-Кабальерос.

Мы благополучно миновали Фрехеналь-де-ла-Сьерра. Я все время высматривал в зеркале, не мелькнут ли где какие-нибудь подозрительные фары, но ничего такого вроде видно не было. Понемногу я начал расслабляться.

– Что ты теперь думаешь делать? – спросил я.

Она ответила не сразу, так что я повернул голову и в полумраке увидел ее неподвижный профиль, глаза, устремленные вперед, на дорогу.

– Ты же говорил, что едешь в Португалию. К морю. А я никогда не видела моря.

– Оно такое же, как в кино, – сказал я – просто чтобы сказать что-нибудь. – Там корабли. И волны.

Я обогнал знакомого коллегу-дальнобойщика; он узнал мою машину и приветствовал меня целым салютом вспышек фар. Потом я снова глянул в зеркало. Сзади по-прежнему никого. Тут я вспомнил о ремне португальца Алмейды и протянул руку, чтобы повернуть к себе лицо девочки, но она отстранилась.

– Тебе больно?

– Нет.

Я на секунду включил в кабине свет и убедился, что след на ее лице едва заметен. Вот ведь сукин сын.

Это я сказал вслух.

– Сколько тебе лет, девочка? – спросил я.

– В августе будет семнадцать. Так что не называй меня девочкой.

– У тебя есть паспорт? На границе могут потребовать.

– Да. Нати мне его выправила месяц назад. – Она мгновение помолчала. – Чтобы работать шлюхой, надо иметь паспорт.

В Хабуго мы остановились выпить кофе. Девочка попросила апельсиновую фанту. У самых дверей бара стояла жандармская машина, поэтому я рискнул девочку оставить ненадолго одну, а сам пошел в сортир и подставил голову под воду, чтобы разогнать адреналин. Когда я вернулся – футболка в мокрых пятнах, с волос капает вода, – девочка окинула меня долгим взглядом: сначала лицо, потом татуировки на руках. Я выпил кофе и заказал порцию коньяка «Магно».

– А Кусочек – это кто? – вдруг спросила девочка.

Я не торопясь вытянул коньяк.

– Она.

– Кто – она?

Я смотрел на стену бара: окорока, колбасы, брелки, фотографии тореадоров, бурдюки с вином «Трес Сетас».

– Не знаю. Я ищу ее.

– Ты носишь на руке имя девушки, которую даже еще не знаешь?

– Да.

Она помешала соломинкой в своем стакане с фантой.

– Ты ненормальный. А если ты никогда не найдешь девушку, которую так зовут?

– Найду, – рассмеялся я. – А вдруг это ты…

– Я? Еще чего… – Она искоса глянула на меня и увидела, что я все еще смеюсь. – Идиот.